Места боев имеют особую ауру, от которой не по себе.
Поэтому не случайно,что и у «черных», и у «красных» следопытов культовый фильм
– «Сталкер» Тарковского, а любимая книга – «Пикник на обочине». Говорят, копали
выросшие в послевоенном Ленинграде братья Стругацкие. И еще как копали! Кстати,
у следопытов даже жаргон заимствован из их легендарных произведений: найденные
в лесу вещи зовутся «хабаром», а места раскопок – «зоной».
Бродишь по такой зоне, и кажется, что все время
кто-то смотрит тебе в спину. А фоновый звук в наушниках металлоискателя вдруг
трансформируется в мужской хор.
Мне почему-то все время слышится, как поют «Варяга». Или, наоборот, чудится,
что тебя все время кто-то окликает по имени.
Есть места, где испытываешь необъяснимый,
парализующий ужас, совсем как в плохих снах. Однажды, путешествуя по самым
глухим местам, где проходил Волховский фронт, среди сплошных болот, поросших
гнилой осиной, я наткнулся на сухую уютную полянку. Поставил палатку. К вечеру,
когда меня охватило совсем уж благостное умиротворение от тишины и покоя,
метрах в 300, в урочище Гряды, застучал топор, а потом стали перекликаться
дети. Я даже на слух установил их возраст – годика 2 – 3, не больше. До
ближайшей дороги с твердым покрытием было километров 15 по болотам в одну
сторону и километров 100 – в другую. Реальные дети не дошли бы сюда и не стали
бы кричать до самого восхода солнца. Они бы просто охрипли.
Ночью я лежал в палатке, в холодном поту, прижав к
груди карабин «Сайга» со спущенным предохранителем, и слушал, как лепечущие
голоса перемещаются в пространстве, то приближаясь, то удаляясь. Иногда эти
крики повторяло эхо – мир нематериальный пересекался с реальностью.
Утром я пошел в урочище Гряды, от которого война
оставила только кучи кирпича, поросшие здоровенными деревьями. Вместе со Второй
ударной армией в котле погибли тысячи мирных жителей, и сколько их лежало в
фундаментах рухнувших домов, можно было только догадываться. Я включил прибор,
и первое, на что отреагировал мой металлоискатель, был прогнивший игрушечный
эмалированный тазик, в котором лежала раздавленная целлулоидная кукла. Я
закопал все это добро обратно в землю и поставил сверху крест, потому что, по
моему личному мнению, во всех игрушках остаются частицы детских душ и
трогательной детской любви. Я прожил возле этого урочища еще три дня, ковыряясь
на немецких артпозициях, и никто меня больше не беспокоил.
Подобные аномалии сталкеры называют хрономиражами и
считают их почти обязательными явлениями для таких мест. Объясняют: там, где
лежат не похороненные люди, остаются их биополя. Если людей были многие тысячи,
эти биополя можно уже почувствовать, услышать, а иногда даже увидеть.
Географически зоны с хрономиражами разбросаны по всем фронтам той войны: остров
Рыбачий под Мурманском, Невский пятачок под Ленинградом, Ржев, Рамушевский коридор
под Демянском, Долина смерти под Новгородом или Мамаев курган в Волгограде.
Знаю десятки трезвых и уравновешенных поисковиков, видевших и даже пытавшихся
снимать атаки, которые захлебнулись в крови еще 60 лет назад. Но, как правило,
фотопленка не фиксирует хрономиражи – на негативах остается только белая муть.
А чтобы увидеть их глазами, нужен туман. Он превращается в экран, на который
проецируются события прошлого. Иногда в тумане перед наблюдателем из отдельных
фрагментов начинают складываться ясно читаемые картины. Почти всегда это
силуэты солдат с характерными деталями немецкой или советской амуниции. Ветер
может сносить туман, но контуры людей всегда будут двигаться в заданном
направлении – от нашей передовой линии к немецким траншеям или наоборот. Так,
как это было в реальности, много лет назад, во время кровавых немецких
контратак под Демянском или прорыва блокады под Ленинградом.
Страшная история смертного медальона
Все, что найдено на местах боев, обладает особым
норовом, повадками и памятью. Проверено многократно – эти вещи, один раз
спасенные из небытия, не любят возвращаться туда, где их потеряли и снова
нашли. В лесу, на отчищенном и вновь завороненном штыке сразу же выступит
ржавчина, алюминиевый стаканчик от немецкой фляги обязательно упадет в костер и
сгорит бесследно, как бумажный, а красноармейская звездочка, приделанная к
бейсболке, просто потеряется. Забирая из леса и реставрируя находки, ты грубо
вторгаешься в естественный ход событий и времени, меняешь его произвольно, а
иногда берешь себе чужие грехи или страдания. Расплата за легкомыслие наступает
быстро.
Друг подарил на Новый год немецкий смертный медальон на толстой серебряной
цепи.
На вид ничего особенного – овальная алюминиевая
пластина, разделенная на две части пунктирной просечкой. После смерти владельца
медальон ломали, одну часть оставляли на трупе, другую передавали в штаб
дивизии. Бывшему хозяину этой вещицы не везло просто фатально. Судя по
маркировкам на медальоне, его за какую-то провинность перевели с непыльной
службы по охране аэродромов люфтваффе «Flieger Horst Schutze» (Fl. H. Sch.) в
запасной пехотный батальон «Infanterie Ersatz Bataillon» (Inf. ers. batl.),
который в итоге весь полег у станции Погостье. Немца этого не нашли после боя –
он так и остался лежать в заваленной траншее. Получив подарок, я не придумал
ничего умнее, чем надеть медальон на себя. Дальше события стали разворачиваться
головокружительно. За несколько дней я, нищий студент, потерял все, что у меня
было. Для начала ушла жена. Через день, перегоняя чужую ржавую «копейку» со
штрафстоянки, я въехал в зад новенькой «девятки». Пока разбирался с
последствиями аварии, меня отчислили из института. Из дамского общежития, где я
жил нелегально, меня попросили выехать в течение трех дней на улицу. Можно было
смело вешаться, но не нашлось подходящего крюка. Решение пришло во сне,
неосознанно: толстая цепь, на которой висел медальон, запуталась и захлестнула
шею так, что на горле остался багровый рубец. Я снял с себя от греха подальше
эту любопытную вещицу с «историей», и жизнь так же резко стала налаживаться. Я
многим рассказывал про этот медальон. Если мне не верили, я доставал его со
словами: «На, поноси немного…»
Желающих так и не нашлось. Потом я избавился от
медальона, продав его за бесценок первому попавшемуся коллекционеру.
Поверья и приметы
Суеверию большинства поисковиков могут позавидовать
даже летчики и моряки.
На самом деле приметы – всего лишь свод законов, по
которым нужно жить, если постоянно сталкиваешься с нематериальными объектами и
явлениями на местах боев.
Не нужно глумиться над останками – нет возможности
вывезти или опознать погибшего, не поленись, поставь крест из двух палок и уйди
прочь. Не лезь без нужды на заброшенные лесные кладбища и в санитарные
захоронения: расплата догонит неминуемо, и в какой форме – неведомо.
Друзья, состоявшиеся бизнесмены, болеющие «эхом
войны», вернулись из последней экспедиции бледные и потерянные. Они ездили в
Макарьевскую пустынь, в монастырь, который немцы превратили в мощный
укрепрайон. Наши во время наступления 1944 года накрыли немцев «эрэсами». Залп
«катюш» снес до основания один из древних духовных центров Новгородчины. В
окрестностях пустыни, безлюдном и заболоченном районе, следопыты искали
какое-то немецкое кладбище, но не нашли и решили расковырять монастырский
погост. Пока выбирали могилу для надругательства, пошел дождь. Он, кстати,
начинается всегда, когда тревожат останки. Бабулька с кулечком целебных травок
появилась как из-под земли. Поинтересовалась, что ищут отроки, а узнав, что
отроки интересуются немцами, повела их в лес показывать то самое фронтовое
кладбище. Следопыты потом говорили, что лазали с этой бабкой по бурелому очень
долго, и что-то она им рассказывала, а что – никто вспомнить так и не смог.
Потом резко стемнело, а бабка сгинула куда-то бесследно. Выбраться из леса до
утра они так и не смогли: «GPS» не мог захватить спутники из-за низкой
облачности и густых крон деревьев. Переночевали на кочках, без палаток и
спальников, но просто так их Макарьевская пустынь не отпустила. Дождь, шедший
сутки, размыл поля, и джип пришлось буквально выносить на руках. Когда машина
выкарабкалась на шоссе, дождь кончился, будто завернули кран, и появилось
солнце.